Гулназ РАЗДЫКОВА: «Мы должны прежде всего думать о детях»

– Гульназ Максотовна! Какая опасность грозит обществу от вакхабистско – салафистской идеологии?

-К сожалению, многие люди, далекие от религии, считают салафизм безобидным явлением. Казалось бы, что плохого в том, что в обществе увеличивается число практикующих мусульман. Но на самом деле необходимо четко понимать, что салафизм – это не религия, а идеология. Самая главная угроза от псевдосалафизма, это то, что адепты данного течения не признают законов светского государства, отрицают многовековые религиозные традиции казахского народа, обесценивают культурные и моральные ценности казахстанского общества. И как итог такого мировоззрения, человек становится готовым жертвовать своей свободой и даже жизнью, ради достижения политических целей. Данный факт подтверждает статистика. К примеру, все осужденные по статье «религиозный экстремизм или терроризм» являются или были когда-то последователями псевдосалафитского течения в исламе.

– Вы одна из ведущих специалистов страны в области религии. Вы работаете с возвращенными в ходе операции «Жусан». Начнем с трудностей. С какими проблемами вы столкнулись во взаимоотношениях с ними?

-Безусловно, при работе с возвращенными из зоны боевых действий в Сирии, мы столкнулись с различными трудностями. Ведь женщины и дети пережили все ужасы войны. Все девушки приехали в тяжелом психо-эмоциональном состоянии, многие из-за голода были физически истощены, некоторые перенесли болезни, есть женщины с ранениями и инвалидностью.

Благодаря Комитету национальной безопасности, работа была организована очень слаженно и системно. Они привлекли большое количество специалистов. Мы сплотились в повседневной работе, стали одной большой семьей. Надо отметить, что и до Жусана у нас уже были наработаны методы работы с женщинами, которые стали жертвами либо источниками экстремизма. Были и осужденные женщины. Поэтому те методики, которые были апробированы до Жусана, послужили нам помощью в их реабилитации. Сложности были конечно, в первую очередь, они были связаны с налаживанием доверия между нами и ими, девочки приехали замкнутыми, недоверчивыми, морально и психологически истощенными, глубокая степень религиозной погруженности и т.д. Во вторых, были трудности с восприятием мужчин- теологов, так в силу религиозных убеждений эти девушки не должны контактировать с мужчинами, кроме своих мужей. Но постепенно, все эти психологические барьеры были ликвидированы.

– В вопросе о возвращении в ходе операции «Жусан» из террористически активных точек соотечественников общество разделилось на два лагеря. Одни считали возвращение их ошибкой, другие, говоря «Заблуждение – это не проступок», надеются, что они откажутся от своей прежней веры.Что вы думаете в этом отношении? Надо ли остерегаться от вернувшихся из Сирии? Как вы думаете, те, которые поклялись, что они «заблудшие», на сто процентов отказались от веры в такфира? Насколько это возможно?

-Да, вы правы, общество разделилось на два лагеря. Одни были против возвращения наших женщин из Сирии, другие говорили о том, что надо их возвращать. Мы об этом прекрасно знали из социальных сетей, из тех комментариев, которые оставляли люди. Поэтому, я как психолог, работающий с девушками в адаптационном лагере, проводила специальные тренинги, посвященные агрессии и ненависти. Девушки признаются, что и без наших комментариев, они боялись возвращаться в свою страну. Потому что в Сирии их тоже пугали перспективой будущего в Казахстане. Говорили им, что их всех осудят, отберут детей, заставят снять хиджабы и т.д. Страх перед неизвестностью доминировал в их сознании. Но при условии, если они там останутся, их ждала неминуемая смерть, их и их детей. Я частично понимаю скепсис тех людей, которые были против их возвращения. Мы боимся того, чего не знаем или не понимаем. Поэтому причину их страха я вижу в том, что они не знакомы с той работой, которая проводится сейчас на местах, и проводилась в Актау с этими женщинами.

Мы часто призываем людей к толерантности, но сами бываем бессердечны и слепы к чужой боли или ошибке. Когда мы говорим об операции «Жусан», мы должны прежде всего думать о детях, а их более 300 человек. Дети ни в чем не виноваты и не должны отвечать за действия своих родителей. Эти женщины не чужие для нашего общества, они все чьи-то дочери, сестры, матери. Ради детей, во имя детей мы не должны предавать наши национальные коды. В казахском обществе есть хорошие традиции, когда мы не оставляли в беде своих сородичей. И вот вам яркий пример верности национальным традициям, о которых мы часто кричим с больших трибун.

Говорить, о том, что они 100% реабилитированы пока рано, слишком мало времени прошло. Ведь они стали радикальными не за два-три месяца, этот процесс длился годами. Поэтому обратный процесс также имеет свои временные рамки. Тем более, они были в Сирии более 5 лет. Риски их повторной радикализации есть, мы этого не отрицаем. Я как практик, связываю эти риски с двуми факторами. Во-первых, это семья, в которую попадет эта женщина, если ее собственная семья до сих пор на радикальных позициях. А второй риск связан с замужеством, если они будут строить брак с адептами деструктивных религиозных взглядов, то риски вторичной
радикализации увеличиваются. Есть, также категория женщин, склонных к саморадикализации, но их очень мало. С ними работают специалисты-теологи и психологи.

– Гульназ Максотовна! Среди детей, вернувшихся на родину, есть дети, прошедшие военную подготовку под руководством террористов ДАИШ. Они видели в Сирии жестокость, злобу, смерть людей. Даже прошли подготовку как убивать. Какие работы ведутся с ними в психологическом плане? Наверно, не легко было воздействовать на их систему мышления… Какие есть проблемы в этом плане?

-Сама лично я не работала с возвращенными детьми, ими занимались специалисты общественного фонда «Право». Безусловно, детская психика уязвимее, есть дети с психотравмами. Но в тоже время, реабилитация детей намного легче, чем взрослого человека. Потому, что внешних факторов влияния на ребенка намного больше, чем у взрослого. Могу констатировать такой факт. На сегодняшний день все возвращенные из Сирии дети посещают школы и садики. Они ходят на секции и кружки, то есть живут полноценной жизнью, как и все дети Казахстана. Думаю, через год они не будут даже ничем выделяться среди других детей. Утверждать, что кто-то из детей готов убивать людей, я не могу. Потому что сама лично не сталкивалась с такими случаями.

– Не думаете ли вы, что работа с женщинами, вернувшимися из Сирии требует новизны?

-Безусловно, в работе с женщинами, возвращенными из зоны действий, необходимо применять новые методы работы. Для этого мы активно должны изучать опыт реинтеграции в других странах. Насколько я знаю, что примеров реабилитации людей, эвакуированных из зон террористической активности мало. В основном международный опыт связан с интеграцией беженцев. В этом плане, наша страна, конечно, взяла на себя смелость и инициативу. И это очень мудрое решение. Ведь в случае, если бы женщины оставались там, то риски импорта терроризма в Казахстан были бы на много выше. Среди новых методов работы, хотелось бы отметить аутрич-работу самих женщин, которые стали активно помогать моим коллегам по дерадикализации других женщин. Например, в Атырауской, Карагандинской и Актюбинской области этот метод работы уже показал свою эффективность. Многие «вовзращенки» стали членами информационно-разъяснительных групп или волонтерами. Ведь об ужасах терроризма, лучше чем они никто не расскажет. Они работают с журналистами, пишут книги, выступают на конференциях и мы должны это замечать и учитывать.

– Вы несколько раз встречались и вели беседу с Дильмуратом, который отбывает свой срок. Опубликовали его слова о том, что он признает свои ошибки. Он понял, что заблудился?

-Да, как специалист-психолог я работала с Дильмуратом Махаматовым.Также мне повезло в профессиональном плане поработать с Куанышем Башпаевым, Октамом Зауырбековым и Пулатом Мухиддином. Все эти люди являются лидерами псевдосалафитских жамагатов и отбывают на данный момент уголовные сроки. Терроризм и экстремизм – это разные вещи. Данные проповедники распространяли экстремизм, а те, кто уехал в Сирию – это другая категория граждан, они были членами международной террористической организации ИГИЛ. Поэтому с моей стороны было бы неправильно все смешивать в одну кучу и упрощать достаточно сложные явления.

Реабилитация рядового салафита и лидера жамагата- это два совершенно разных процесса. Об этом я уже писала много раз. Дильмурат и его коллеги не просто так стали лидерами, этому способствовали определенные личностные, интеллектуальные и иные качества данных людей. Таких проповедников у нас в Казахстане немного. Но если взять статистику, то учившихся за рубежом казахстанцев было много и только некоторые из них стали активными проповедниками псведосалафизма для нашей аудитории. По служебной необходимости, я много слушаю аудио и видео материалы псевдосалафитских проповедников. И я как специалист-психолог, вижу, что там применяются все техники НЛП, психотехники, методы психотерапии, «язык вражды», методы психологии религии, социологии, агрессивного маркетинга и т.д. Считаю, что их «успех» именно в этом, поэтому мы должны побольше анализировать этот контент. Хотелось бы, чтобы и наши имамы тоже выдавали такой качественный религиозный «продукт».

Думаю, Дильмурат понимает, что допустил какие то просчеты и что-то пошло не так. Вроде бы благие цели он преследовал, распространял ислам, но оказался за решеткой. Естественно, он занимается самоанализом. И сам он признается в своих ошибках: его проблема в том, что он давал знания нашим мусульманам без учета религиозной ситуации в Казахстане, без знания государственной политики в сфере религии.Он это открыто признает. По поводу его теологической реабилитации я ничего не могу сказать, так как это не сфера моей компетенции. Знаю только,что раскаянье начинается со смелости признать свои ошибки. А это иногда очень тяжело. В моральном плане человеку очень тяжело разочароваться в своих идеалах и признать ошибочность своего пути, а иногда и невозмозможно.

– Спасибо за беседу!